В одном намоленном городке в Подмосковье за стойкой бара в самом дорогом местном ресторане сидел крупный подвыпивший мужик лет пятидесяти. Ему было хорошо. Он вонзал строгие глаза в каждого входящего, будто подозревая, что тому не нравится, когда ему хорошо. Некоторые посетители отводили взгляд, а то у нас ведь как – сначала вопрос «чего уставился?», потом вне зависимости от ответа – «ты сам кто такой?», потом слово за слово — и вот, пожалуйста, драка, милиция, протокол. И все на пустом месте. Но некоторые задерживались глазами на его холеном, но опухшем лице, «фирменном» пиджаке и крупном перстне на правой руке.
— Варя, а ну-ка – водочки мне плесни, красава! – громко, на весь зал, сказал мужчина официантке за стойкой, не отворачиваясь от входящего посетителя.
Барменша Варя – полная аппетитная женщина в фирменной рубахе «а ля рус» — только качала головой.
— Да полно уж, Валерий Степаныч, шли бы домой, жена же ждет.
Было понятно, что Валерий Степаныч гость здесь неслучайный.
— Жена на то и жена, чтобы ждать! Зачем мы, мужики, на вас, дурах бабах, женимся, а? – вопрошал мужчина, принимая от барменши рюмку. — Зачем, я тебя спрашиваю? А?
Варя с понимающим смешком пожимала пампушными плечами.
— А-а! – мужчина поднял палец с перстнем. — А затем, чтобы она, то бишь, жена…ждала! Вникаешь? За нее!
Варя вздохнула.
— Степаныч, ну мы тебя ждем на крыльце, задубели уже, — в ресторан вошел другой мужчина, помельче Степаныча, в куртке -аляске и нерповой боярке.
— А-а! Паша! Ты вот там меня ждешь, жена меня дома ждет, — Валерий Степаныч обернулся к барменше за подтверждением, Варя утвердительно кивнула, — А я здесь жду! Мы все ждем и все в разных местах! Вникаешь?
Мужчина, названный Пашей, подсел за стойку.
— Варвара! По рюмахе нам быстро организуй!
Барменша вздохнула. Но спорить с авторитетным Степанычем не решилась.
— Павел! Давай за тебя! Вот сколько я тебя знаю, а сколько я тебя знаю?
— Лет пять.
— Во! Вникаешь, я тебя пять лет знаю…
— А то и больше, — задумался Паша.
— Во! Даже и больше…и ни разу…слышь…ни разу ты меня не подвел. Вот я тебя не люблю, можно сказать, в тебе мне многое не нравится, а за это вот люблю! Потому что – ни разу, — Степаныч поднял драгоценный палец, — ни разу не подвел. Вникаешь?
Паша с тоской посмотрел на рюмку, почти в точности повторив Варин вздох. Было понятно, что свое он сегодня отгулял. Мужчины смачно чокнулись и выпили.
— Степаныч, все, давай, все уже замерзли на улице, — Паша взял товарища за руку.
— А чего они мерзнут? – удивился Степаныч, — пущай сюда идут, я угощаю!
— Мы тут уже полдня просидели, пора уже! – возразил Павел. – Вон, другим отдыхать мешаешь! – Павел указал на скромную пару за ближайшим столом.
— Я мешаю?! – изумился Степаныч, — парень, я тебе мешаю?
Молодой человек быстро помотал головой и даже приложил руку к сердцу, какая, мол, помеха, все нормально.
— А бабе твоей мешаю?
Юноша помотал головой и за спутницу.
— Вишь! – Степаныч повернулся к приятелю, — совсем не мешаю, а даже наоборот! Вникаешь? Это жинка твоя? – Степаныч снова отвлекся на соседний стол.
Было заметно, что молодой человек напрягся. То ли девушка с ним была «неофициально», то ли он не знал, как ответить.
— Ну ладно. Не обращайте внимания, молодежь. Давай, одеваемся уже. Где твой номерок?
— А где мой номерок? Вот он, мой номерок, — Степаныч бросил на стойку гардеробный номерок, словно фишку на рулетку и снова уставился на спутницу молодого человека.
Варя передала номерок рядом стоящему официанту, совмещавшему, по-видимому, должность гардеробщика. Вместе с Пашей они кое-как напялили на Степаныча меховое пальто и нахлобучили дорогой лисий малахай. Повели, держа под руки, к выходу. Молодой человек, не стесняясь своей дамы, выдохнул с облегчением.
— Погодь, а на ход ноги? – вдруг опомнился Валерий Степаныч, — Как же без посошка, а? Нет, погодь! Варя!
Буфетчица, убиравшая было рюмки, выпрямилась.
— Варюха! Давай нам это…на посошок! Не…стременную пока! Вникаешь?
Варя досадливо поставила рюмки на стойку, молодой человек по соседству закусил губу.
— Эх, Варюха! Ты знаешь, как я Пашку уважаю! – Степаныч положил свой малахай на стойку и расцеловал товарища трижды, по-православному.
Паша почти не уклонялся.
— Ну, давай накатим!
— Давай, Валерий Степаныч, но по — быстрому. Люди ведь ждут.
— Ждут…ждут, ждут…мы все кого-то ждем…а кого?
— Кого? – сконцентрировал внимание Паша.
— Во! Мы ждем того, кто ждет не нас…кого угодно, но не нас. Вникаешь? Вот моя жена, к примеру. Я ее ребенка усыновил, пасынка, то есть…сейчас взрослый уже – вон, как этот охламон, — Степаныч опять уставился на юношу, — Тебе сколько лет-то, охламон?
— Тихо, Степаныч, не бузи! – Паша взял товарища за руку и попытался сдвинуть с барного стула.
— Вот такой же молодой охламон, — Степаныч перевел взгляд на друга, — а знаешь, что он у меня деньги из бумажника пиз…т?!
— Тихо, не ругайся громко, чего ты? – Паша потянул сильнее, но безрезультатно.
— Я тебе говорю! Причем незаметно так – из тридцати тысяч – три, — Степаныч показал три пальца, — Из двадцати – две, Степаныч загнул один палец, — Из десяти…
— Одну! – закончил за друга Паша...
— Откуда ты знаешь? – изумился Степаныч.
— Догадался. Пошли, Степаныч, самая пора уже.
– Ты что, мои деньги считаешь? Мои деньги считать удумал? – Степаныч хотел взять товарища за грудки, но Паша его руки, хоть и вежливо, но уверенно с себя снял.
— Да никто ничего у тебя не считает, что ты! Почапали!
— А ты знаешь, сколько у меня денег? Хошь скажу?
Паша поморщился.
— Это твои деньги, зачем мне знать. Ну, пошли.
Степаныч помотал головой.
— А я тебе скажу! А я скажу! У меня денег…у меня денег…внукам хватит, вникаешь? Я все девяностые эти, мать их туды-сюды, по тонкому льду ходил, чтоб свое взять. Чтобы то, что мне положено, взять. Чего только не было, да ты сам знаешь, чего было. Чуть не посадили, а стрелок сколько забивали, а? А сколько пацанов на этих стрелках полегло, а?
За пацанов! Варя, по полной! За пацанов!
Опытная барменша подвинула рюмки – налила заранее.
— За пацанов! Давай! – Степаныч опрокинул свою одним махом.
Паша чуть попридержал, выдохнул и выпил.
— . Был пацан и нет пацана
Без него на земле весна
И шапки долой и рюмку до дна
За этого пацана
На последней строчке Степаныч уронил голову на Пашину грудь.
— А знаешь что? – рыдалисто вопросил Степаныч.
— Знаю. Мы должны идти уже. Пойдем, Валер. Пойдем, дорогой.
— Мы пой…пойдем другим путем!
— Вот именно, — Паше как-то удалось стащить товарища со стула, — к другим!
Друзья направились к выходу, шатаясь, как на палубе в шторм. Юноша – «охламон», не выпускавший их ни на минуту из периферического зрения, заметно приободрился и что-то сказал своей подруге. Та помотала головой, отказываясь. Когда за «пацанами» закрылась входная дверь, в зале стало ощутимо тише, и можно было расслышать, как молодой человек заказал официантке кофе с молоком и тортик. Официантка посмотрела на девушку, та снова помотала головой – было ясно, что ей хотелось уйти отсюда поскорей. Этого хотел и ее спутник, но когда «опасность» миновала, он, видимо, расхрабрился. И напрасно, потому что не успела официантка отойти за заказом, в зал снова ввалилась та же компания и даже в расширенном составе. Степаныч вел за одну руку Пашу, за другую -женщину в желтой дубленке с капюшоном. Женщина упиралась заметнее.
— Наташа! Наташенька! Красавица моя! Сейчас выпьем за твою красоту и точно пойдем! Вникаешь?
— Валера, ну сколько можно? Тебя же дома ждут, мы ждем, все ждут, ну! У тебя же дочка больная дома, а ты все…
— Варя! – не поддавался на увещевания Степаныч. – Давай еще одну рюмаху!
Буфетчица с отрешенным видом достала три рюмки и бутылку водки. Степаныч взгромоздился на стул и почти насильно усадил женщину. Павел остался стоять.
— За милых дам! – провозгласил Степаныч и сильно чокнулся с Наташей, чуть не выбив рюмку из ее пальцев.
Наташа переглянулась с Павлом, и оба покорно пригубили.
— Не! Так не пойдет! – не потерявший бдительности Степаныч не дал им опустить рюмки на стойку. – За дам – до дна!
Выпили до дна.
— На-та-ли! Но в дороге я устал…На-та-ли! Утоли мои печали, На-та-ли! – запел во весь голос удовлетворенный Степаныч.
«Охламону» принесли кофе, тот нетерпеливо стал пить его горячим и поперхнулся. Степаныч смолк и вперился мутными глазами в молодого человека.
— Тебе что, песня не нравится? Или Натали?
В его голосе звучала уже неприкрытая угроза. «Охламон» отвернулся к окну и усмехнулся, но так, про себя, чтобы не было заметно. «Натали» дернула Степаныча за рукав – не приставай, мол, к посетителям. Степаныч высвободил руку и начал приподниматься со стула.
— Варвара! – приказал многоопытный Паша, рюмки сразу наполнились.
— За здоровье твоей дочки! – Паша, действительно давно знал Степаныча – внимание того мигом переключилось.
— Во! Давай! Давно пора! Знаешь, какая она лапочка у меня…, — у Степаныча из кармана донеслась металлическая мелодия «Раммштайна», — вникаешь, легка на помине.
Следующие несколько минут весь ресторан слушал разговор Степаныча с дочерью.
— А ты скажи маме, что я уже еду… Ну час назад я тоже ехал, только не совсем…тут меня задержали немного…, — на этих словах Паша с «Натали» переглянулись, — лекарства?.. какие лекарства?.. ах, для мамы…ну купил…почти…а мама тоже зачихала?.. эту…флюенцию подхватила?.. а, от сердца, ну, слава Богу, то есть что я говорю…мы тут как раз за твое здоровье, доченька,… в смысле обсуждали…мамино тоже…а какие конкретно лекарства, напомни, — Степаныч полез было в пиджак за ручкой, но расторопный Паша протянул свою.
— Ага…ага…вникаю…записал, доченька, все куплю…а ты как себя чувствуешь? Еду, еду…
Степаныч положил телефон на стойку вместе с салфеткой, на которой записывал названия лекарств.
— Вишь, какая она меня – сама больная, а о маме заботится…
— Валера, ну вот – уже вся семья болеет, ехать надо, — решительно встала «Натали».
Степаныч покосился на пустую рюмку, но возражать не стал. Нахлобучив свой пышный рыжий малахай на самые глаза, он обнял Пашу и Натали, так что, когда они выходили, можно было подумать, что тащат раненого.
— Кто был со мно-о-ю, все меня поки-и-ньте! — вдруг пьяно запел Степаныч у самых дверей, оттолкнув сопровождающих, — Я заблудился, вы-ы-хода мне не-ет, в тебе бро-жу я, сло-о- вно в лабиринте…
— Вот выход из лабиринта, — успокоил Паша, открывая дверь.
Юный «охламон» пробормотал про себя, что, мол, давно пора на выход. Степаныч сделал было шаг на улицу, но остановился.
— А может, я сердцем заблудился? А, может, я ее не люблю, вникаешь?
— Кого? – устало спросила Натали.
— А никого! — Степаныч мотнул головой, будто бодаясь. – Никого!
— Да ладно тебе, пошли, — Паша потянул друга за порог, — Они зато тебя любят!
— За что – за то?! Если любит, почему она тогда глазки всем строит, а? – предъявил Степаныч. — На любой тусне, сука, со всеми танцует, кто пригласит. Я знаю – мне Ирка, подруга ейная рассказала. Никому не отказывает, тварь. Я уже ей раз сказал – что узнаю про тебя конкретное, не мужика бить буду, а по тебе пройдусь, так она чуть на развод не подала, самка задрипанная. А как деньги кончаются – так сразу «Валерчик, Валерчик, хороший мой». Вникаешь?
Паша вздохнул.
— Ну что ты хочешь, баба и есть баба.
— Тоже мне, подруге поверил, — подключилась Натали, — Женщина другую женщину редко хвалит.
— А! – поднял палец Степаныч, — потому что все вы одним мирром мазаны, суки! И ты сука!
Теперь вздохнула Натали.
— Если бы не дочь родная, послал бы ее с пасынком этим куда подальше. Даже денег бы дал, ей Богу, чтобы только отвязалась. Знаешь, сколько у меня денег?
— Внукам хватит, — Паша потер висок.
— А ты откуда знаешь? – снова насторожился Степаныч.
— Да ты сам сказал.
— Я не говорил, — по-бычьи наклонил голову Степаныч.
— Валер, ты пойми, в салоне все уже ждут больше часа. Без тебя никто не уедет – твоя же машина.
— Я не могу ехать, я же выпил. Хотя кто меня здесь остановит, каждая гаишная собака знает.
— Ну вот, — Паша снова потянул товарища за рукав, — тем более.
— Валерий Степаныч, дует из дверей! – осмелилась Варвара, поежившись за стойкой.
— Да не могу я, пойми! – не обращая никакого внимания на буфетчицу, Степаныч высвободил руку. – Не люблю я ее. А дочку люблю. А кого из них больше — люблю или не люблю, не знаю. Пока не разберусь, не поеду! Все меня покиньте!!
— А гости? – уже не скрывая раздражения спросила Наташа. – Ты же их сам на юбилей пригласил. А теперь получается, что бросил. В гостиницу их довези и делай, что хочешь. А то некрасиво как-то. Не по-православному.
— Вот именно! А Ленка, сука, не пришла. На юбилей собственного мужа! Это красиво? Это про…по…по-праславному? Покиньте меня, я сказал! – Степаныч сделал шаг назад, в ресторан.
— Так заболела же, сам слышал, — Паша посмотрел на Натали, призывая ту в свидетели.
Женщина махнула рукой и вышла. Степаныч грузно сел на неостывшее еще место у стойки и посмотрел на буфетчицу.
— Эх, Варя, Варя! Дай мне еще соточку.
Варя налила и внимательно посмотрела на оставшегося стоять в дверях Пашу. Тот безнадежно развел руки. Степаныч взял рюмку и повернулся к юноше.
— Ты меня извини, парень! Это я с излома. А девчонка у тебя красивая. Главное, чтобы любила, тогда все заладится. А любовь – это, знаешь что?
Нахохлившийся снова «охламон» неопределенно пожал плечами.
— Не знаешь…А я вот уже знаю. Любовь – это когда не за что-то, а когда несмотря ни на что… вникаешь?
Юноша снова пожал плечами. Девушка посмотрела на Степаныча более внимательно.
— Когда – вопреки! Да…а когда, вот как Ленка моя, с расчетом, тогда…тогда, как в этой песне поется — каждый шаг подобен пытке...в общем – любви по плану не бывает, помни, парень! За настоящую любовь! – Степаныч опрокинул рюмку и на удивление всем встал и сам пошел к выходу. Шел нормально, не качаясь, будто и не пил столько. Посередине зала мужчина остановился, обернулся к буфетчице и наказал записать счет юной пары на него. Он сказал это совсем трезво, но так угрюмо-тяжело, что никто и не подумал возражать. В дверях Степаныч снова обнял друга Пашу, они вышли, на этот раз окончательно. Но еще стояли на крыльце, потому что даже с улицы нестройно доносилось некоторое время:
— Я заблудился, выхода мне не-ет! В тебе бро-о-жу я, словно в ла-а-биринте!
— Вот женятся на шалавах, — под нос себе сказала Варвара, вытирая стойку, — а потом «выхода мне нет». Чисто по-русски. Взял бы меня тогда замуж, не бродил бы по лабиринтам… козел!
Купить книгу «Русский лабиринт»: фондиздат.рф
