В КАФЕ НА БОЛЬШОЙ НИКИТСКОЙ
В конце на Никитской в богемном кафе,
Что рядом с бразильским послом,
Сидел я – не пьяный, а так – подшафе
И думал вовсю о былом.
Народу немного, но шумный народ,
И грустное пел гитарист,
И двое лишь слушали, как он поет,
Простой ресторанный артист.
Напротив меня в благородных очках
Сидел седовласый старик,
Виски зажимая, как будто в висках
Не песня звенела, а крик.
Изящные пальцы, на шее ,
Старик за собою следил…
И, только певец в огорчении смолк,
Есенина спеть попросил.
Я рюмку налил, что ж – грустить, так до дна,
«... последний, единственный друг»,
Старик, что напротив, бокалом вина
Меня поприветствовал вдруг.
Пронзительно брызнула глаз бирюза
За дымчатым модным стеклом,
И словно меня затянуло в глаза
Того – за соседним столом.
Всю песню смотрел на него я в упор,
Слова словно слезы текли,
И что-то… курносость, изящность, вихор
Узнать мне его помогли.
Неужто потомок какой-то шальной?
Известны, быть может, не все?
Да нет, наважденье… иль вывих чудной
В крутящемся лет колесе?
Последняя нота, я рюмку в руке
Всю песню, как нож, продержал,
Вовсю признавая того в старике,
Кто к песне слова написал.
И, глотку задрав, выпил, тайной томим,
Чтоб чуть посветлело в крови,
Сергей Александрыч, он был бы таким,
До родов моих доживи.
Никто не похлопал, вздохнул гитарист,
Снимая гитару пока,
Я рюмку поставил, чтоб выпить на бис,
Глядь – нету того старика.
Исчез, не ушел, не поднялся,а так –
Как будто и не было тут…
Иль призрак подался в попроще кабак,
Где пьют под него, а не жрут.
А, может быть, скучно великим во мгле,
Иль дали дожить под конец,
Чтоб знал, что не зря в англетерной петле
Примерил терновый венец.
Ну что же, во времени мы не сошлись,
В пространстве, видать, привелось,
Знать, только поэтами русская жизнь,
Как ниткою, шьется насквозь.
Теперь в то кафе я почаще хожу
И больше плачу чаевых,
Но… только Есениных не нахожу
Ни старых, ни молодых.
2008